Страница 2
По Фрейду, Танатос есть влечение к смерти. Энергия Танатоса направлена на разрушение и прекращение жизни. Все человеческое поведение является результатом сложного взаимодействия этого инстинкта с Эросом и между ними существует постоянное напряжение. Ввиду острого конфликта между сохранением жизни и ее разрушением, другие механизмы служат цели направлять энергию Танатоса вовне, в направлении от Я. Таким образом, Танатос косвенно способствует тому, что агрессия выводиться наружу и направляется на других.
Получается, что агрессивное поведение – не только врожденное, берущее начало из «встроенного» в человека инстинкта смерти, но так же и неизбежное, поскольку, если энергия Танатоса не будет обращена вовне, это вскоре приведет к разрушению самого индивида. Но существует вероятность, что внешнее проявление эмоций, сопровождающих агрессию, может вызвать разрядку разрушительной энергии и таким образом уменьшить вероятность более опасных действий. Вывод заключается в следующем: агрессивность как неотъемлемая характеристика человека требует усмирения.
Для А. Адлера агрессивность является неотъемлемым качеством сознания, организующим его деятельность. Универсальным свойством живой материи Адлер считает соревновательность, борьбу за первенство, стремление к превосходству. Однако эти базовые влечения становятся аутентичными только в контексте правильно понятого социального интереса. Агрессивное сознание порождает различные формы агрессивного поведения – от открытого до символичного. Агрессивность, вплетаясь в контекст культуры, приобретает символические формы, связанные с причинением боли и унижением. Всякая ответная реакция является естественной сознательной или бессознательной реакцией человека на принуждение, вытекающей из желания индивида ощущать себя субъектом, а не объектом.
В русле психоаналитического подхода причиной возникновения агрессивного поведения занимался и Д.Доллард. он разработал фрустрационно-агрессивную теорию. Эта теория возникла в противовес концепциям инстинкта: здесь агрессивное поведение рассматривается как ситуативный, а не эволюционный процесс. Агрессия – это не автоматически возникающее в организме человека влечение, а реакция на фрустрацию – попытка преодолеть препятствие на пути к удовлетворению потребностей, достижению удовольствия и эмоционального равновесия. Агрессия всегда есть следствие фрустрации, а фрустрация всегда влечет за собой агрессию. Агрессия рассматривается как попытка навредить другому своим действием. При чем степень фрустрации зависит от силы мотивации к выполнению желаемого действия, значительности препятствия и количества целенаправленных действия.
Помимо основных понятий агрессии и фрустрации, рассматриваемых неразрывно, теория оперирует также ключевыми понятиями торможения и замещения. Торможение – это тенденция ограничить или свернуть действия из-за ожидаемых отрицательных последствий. Торможение любого акта агрессии прямопропорционально силе ожидаемого наказания. Кроме того, торможение прямых актов агрессии почти всегда является дополнительной фрустрацией, которая вызывает агрессию против человека, воспринимаемого как виновник этого торможения.
Замещение – это стремление участвовать в агрессивных действиях, направленных против какого-либо другого лица, а не истинного источника фрустрации.
Развитие советской психотехники
Одним из направлений прикладной психологии, переживавшим в 20-30-е годы в СССР бурное развитие, была психотехника. Авторитет и влияние ее в этот период были столь велики, что есть все основания определить ее не как обычную научно-прикладн...
Эффект возвращения к прочитанному тексту.
Существует два вида чтения: интенсивное чтение литературного произведения, когда книга много раз берется с полки и перечитывается, и экстенсивное чтение, которое означает не качественное, а количественное (в противоположность интенсивному...
Результаты исследования по методике "Изучение
высших чувств"
Целью данной методики было изучение особенностей высших чувств школьников. После обработки результатов у нормальных детей получилось следующее: описывая картину Н.Я. Яблонской “Утро”, ребята не просто описали все увиденное, а продемонстри...
10. Преобразование сексуальности в Эрос
«Картина нерепрессивной цивилизации, которую нам дает побочная линия мифологии и философии, указывает новое отношение между инстинктами и разумом. Достижение гармонии между свободой влечений и порядком ведет к перевороту в цивилизованной морали: освобожденные от тирании репрессивного разума инстинкты стремятся к свободным и прочным экзистенциальным отношениям — они рождают новый принцип реальности. «Шиллер в своем рассуждении об «эстетическом государстве» конкретизирует картину нерепрессивной культуры, рассматривая ступень зрелой цивилизации. На этой ступени регулирование инстинктов — как и в психологии Фрейда — становится социальной проблемой (политической по терминологии Шиллера). Те же процессы, которые порождают «Я» и «Сверх-Я», также формируют и сохраняют специфические общественные институты и отношения.»
«психический конфликт между «Я» и «Сверх-Я», «Я» и «Оно» совпадает с конфликтом между индивидом и его обществом, воплощающим рациональность целого. Борьба индивида против репрессивных сил становится борьбой против объективного разума. Следовательно, возникновение нерепрессивного принципа реальности, ведущего к освобождению инстинктов, означало бы регресс от достигнутого уровня цивилизованной рациональности. Этот регресс, как физический, так и психический, привел бы к активизации пройденных в развитии «Я» реальности ранних форм либидо и к распаду воплощающих его институтов общества. С позиции этих институтов освобождение инстинктов видится как рецидив варварства. Однако такое освобождение, вызванное не поражением, а победой в борьбе за существование и поддержанное свободным высокоцивилизованным обществом, может вести к радикально иным результатам. Это по-прежнему означало бы поворот цивилизационного процесса и ниспровержение культуры — но уже после того, как цивилизация совершила свою работу и создала человечество и мир, готовые к свободе. Это по-прежнему означало бы «регресс» — но в свете развитого сознания и под предводительством новой рациональности. В этих условиях возможность нерепрессивной цивилизации связана не со сдерживанием, а с раскрепощением прогресса — так, чтобы, снова задавшись вопросом о добре и зле, человек приступил к обустройству своей жизни в соответствии со своим полностью развитым знанием.»
«Понятие нерепрессивного строя инстинктов должно вначале пройти испытание самым «беспорядочным» из всех инстинктов — сексуальным. Нерепрессивный строй (order) возможен только в том случае, если сексуальные инстинкты смогут, движимые собственной динамикой, создать в изменившихся экзистенциальных и общественных условиях прочные эротические отношения между зрелыми индивидами. Необходимо поставить вопрос, могут ли сексуальные инстинкты создать после устранения всякого надстроенного подавления «либидозную рациональность», не только совместимую с прогрессом, но и способную направить его к более высоким формам цивилизованной свободы. Рассмотрим эту возможность в терминах самого Фрейда.
«Мы не раз приводили заключение Фрейда о том, что всякое реальное ослабление общественного контроля над сексуальными инстинктами даже при наиболее благоприятных условиях вернуло бы сексуальную организацию на доцивилизованный уровень. Такой регресс разрушил бы основные опоры принципа производительности: сексуальность, заключенную в русло моногамного воспроизводства, и табу на перверсии.»
«ограничения, налагаемые необходимостью направлять большую часть энергии и времени на не приносящий удовлетворения труд, увековечивают десексуализацию тела с целью превращения организма в субъект-объект социально полезных функциональных деятельностей. И наоборот, сокращение до минимума рабочего дня и расхода энергии без соответствующего манипулирования свободным временем лишает эти ограничения почвы. Освобожденное либидо прорвало бы институциональные границы, установленные для него принципом реальности.»
«Фрейд неоднократно подчеркивал, что продолжительные межличностные отношения, от которых зависит цивилизация, предполагают заторможенность сексуальных инстинктов в отношении цели
.
Любовь и необходимые для нее устойчивые и ответственные отношения основываются на союзе сексуальности и «привязанности», который является историческим результатом долгого и жестокого процесса укрощения, возвысившего легитимные проявления инстинктов и приостановившего развитие их компонентов. Это облагораживание сексуальности, ее сублимация в любовь произошли внутри цивилизации, утвердившей собственнические частные и общественные отношения независимо друг от друга и в сущностном конфликте между собой. В то время как за пределами тесного семейного круга существование человека определялось главным образом меновой стоимостью его функциональной деятельности и продуктов его труда, дома и в постели его жизни надлежало быть проникнутой духом божественного и морального закона.»
«Вся сила цивилизованной морали была мобилизована против превращения тела в средство, инструмент наслаждения; такое овеществление тела подверглось табуированию и осталось позорной привилегией проституток, дегенератов и извращенцев. Именно в сфере удовлетворения, в особенности сексуального удовлетворения человеку надлежало проявить себя высшим существом, приверженным высшим ценностям: сексуальность была возведена в достоинство любви.»
«Перестав быть инструментом труда полный рабочий день, тело вновь стало бы сексуальным.
Начавшись с оживления всех эрогенных зон, «регрессивное» распространение либидо проявилось бы в возрождении прегенитальной полиморфной сексуальности и закате генитального приоритета. Тело как целое превратилось бы в объект катексиса, в инструмент наслаждения. Изменение ценности и размаха либидозных отношений поведет к распаду институтов, ответственных за организацию частных межличностных отношений, в особенности моногамной и патриархальной семьи.
Это может показаться подтверждением опасений, что освобождение инстинктов приведет к обществу одних сексуальных маньяков, т. е. к отсутствию общества. Однако намеченный выше процесс подразумевает не просто высвобождение, но и преобразование либидо из сексуальности, подавленной приоритетом генитальности, к эротизации человека в целом. Это похоже скорее на постепенное распространение, а не на взрыв либидо — распространение в частных и общественных отношениях, которое ликвидирует брешь, сохраняемую между ними репрессивным принципом реальности.»
«либидо должно не просто вернуться к доцивилизованной и детской ступеням, но также преобразовать их искаженное содержание.»
«Чистота, регулярность, стерильность и воспроизводство, требуемые принципом производительности, вовсе не являются внутренне присущими любой зрелой цивилизации. И оживление доисторических и детских желаний и стремлений не обязательно означает регресс; возможно и противоположное толкование — приближение к счастью, всегда ощущавшемуся как подавленное обещание лучшего будущего.»
«В одной из своих наиболее проницательных формулировок Фрейд определил счастье как последующее «осуществление доисторического желания. Вот почему богатство приносит так мало счастья: детству неведомо желание денег ».»
«Но если человеческое счастье зависит от выполнения детских желаний, цивилизация, по Фрейду, зависит от подавления самых сильнейшего из желаний детства — Эдипова желания. Нуждается ли свободная цивилизация по-прежнему в этом подавлении для достижения счастья? Или преобразование либидо способно поглотить также и Эдипов комплекс? В контексте нашей гипотезы такие спекуляции несущественны; Эдипов комплекс, хотя и является первичным источником и моделью невротических конфликтов, — безусловно, не главная причина недовольства культурой и не главное препятствие для его устранения. Эдипов комплекс «проходит» даже в период господства репрессивного принципа реальности. Фрейд намечает два общих подхода к интерпретации «отмирания Эдипова комплекса»: он «притупляется вследствие своей безуспешности»; или он «должен исчезнуть, потому что пришло для этого время, так же как молочные зубы выпадают, когда начинают прорезываться постоянные». В обоих случаях отмирание комплекса представляется «естественным» событием.»
«Мы уже говорили о самосублимации сексуальности. Этот термин подразумевает способность сексуальности создать при специфических условиях высокоцивилизованные человеческие отношения, свободные от репрессивной организации, налагаемой на инстинкт существующей цивилизацией.»
«Эрос как инстинкт жизни указывает скорее более значительный биологический инстинкт, чем более значительный объем сексуальности.»
«Репрессивная «модификация» принципа удовольствия в действительности предшествует сублимации; последняя же вводит репрессивные элементы в социально полезные виды деятельности.»
«Однако существуют и другие способы сублимации. Фрейд упоминает заторможенные в отношении цели сексуальные побуждения, которые нет необходимости описывать как сублимированные, хотя они тесно связаны с сублимированными побуждениями. Они не отказались от своих непосредственно сексуальных целей, но наталкиваются на внутреннее сопротивление, препятствующее их достижению; они успокаиваются, довольствуясь некоторой степенью приближения к удовлетворению. Фрейд именует их «социальными инстинктами » и упоминает в качестве примеров «нежные отношения между родителями и детьми, чувства дружбы и эмоциональные брачные связи, которые берут свое начало в сексуальной привязанности». «Более того, в «Массовой психологии и анализе человеческого Я» Фрейд подчеркивает, что общественные «отношения («сообщество» в цивилизации) в значительной степени основаны как на сублимированных, так и на сублимированных либидозных связях: «сексуальная любовь к женщинам» наряду с «десексуализированной, сублимированной, гомосексуальной любовью к другим мужчинам» предстает в данном случае как инстинктивный источник прочной и растущей культуры. «Эта концепция уже в работе самого Фрейда вводит понятие цивилизации, отличающейся от основанной на репрессивной сублимации, а именно цивилизации, развивающейся из свободных либидозных отношений и ими сохраняемой. »
«Различие между неврозом и сублимацией становится очевидным в социальной плоскости рассмотрения феномена. Невроз изолирует, сублимация объединяет. В сублимации создается нечто новое — дом, сообщество или орудие — и создается в коллективе или для пользы коллектива.»
«Отождествление Эроса и Агапэ (не Эрос является Агапэ, но Агапэ охватывается Эросом ) может показаться странным после почти двух тысяч лет существования теологии. Нет смысла также ссылаться на Платона как протантагониста этого отождествления, так как он он сам ввел репрессивное понятие Эроса в обиход западной культуры. Тем не менее в «Пире» находит явное выражение ликование по поводу сексуального происхождения и субстанции духовных отношений. «Согласно Диотиме, Эрос возбуждает вожделение одного прекрасного тела к другому и в конце концов ко всем прекрасным телам, ибо «красота одного тела родственна красоте другого», и было бы «нелепо думать, что красота у всех тел не одна и та же». Из этой подлинно полиморфной сексуальности вырастает вожделение к тому, что одушевляет желанное тело: к душе и ее различным проявлениям. «Некое непрерывное восхождение в эротическом осуществлении ведет от телесной любви к другим ее видам: любви к прекрасному труду и игре (hepithedeumata) и, наконец, любви к прекрасному знанию (kala mathumata). Путь к «высшей культуре» пролегает через правильную любовь юношей (horthos paiderastein).»
«Духовное «порождение» является столько же работой Эроса, сколько и телесное, и истинный строй полиса в такой же степени эротичен, как и истинный строй любви. Культуро-творческая мощь Эроса исходит из нерепрессивной сублимации: сексуальность не отклоняется и не встречает препятствий на пути к своей цели; достигая ее, она переходит к другим в поисках все более полного удовлетворения. »
«В свете идеи нерепрессивной сублимации фрейдовское понятие Эроса как стремящегося «формировать живую материю во все большие единства, так чтобы жизнь, развиваясь, двигалась к более высоким ступеням», получает дополнительное значение. Биологический импульс превращается в культурный. Принцип удовольствия обнаруживает собственную диалектику. Тело в его целостности как субъект-объект удовольствия — такая эротическая цель требует все большей изощренности организма, усиления его рецептивности, развития чувственности и при этом сама создает пути своей реализации: «упразднение тяжелого труда, улучшение окружающей среды, победа над болезнями и старостью, создание роскоши. Все эти направления деятельности порождаются непосредственно принципом удовольствия и в то же время формируют труд, ассоциирующий индивидов «во все большие единства»; свободные от искажающего воздействия принципа производительности, они модифицируют импульс, не уводя его от своей цели. Налицо — сублимация и, следовательно, культура, но сублимация в системе прочных, расширяющихся либидозных отношений, которые остаются по своему существу трудовыми отношениями.»
Идея эротического стремления «к труду не чужда психоанализу. По замечанию самого Фрейда, существует «возможность перемещения значительной части либидозных компонентов — нарциссических, агрессивных и собственно эротических — в трудовую сферу…»
.
Мы уже ставили это утверждение под сомнение, так как оно не делает различия между отчужденным и неотчужденным трудом: первый по самой своей природе репрессивен в отношении человеческих возможностей и, следовательно, «либидозных компонентов», которые могут быть задействованы в труде. Но это утверждение получает иное значение, если его рассматривать в контексте социальной психологии, предложенной Фрейдом в «Массовой психологии и анализе человеческого „Я“». По его мнению, «либидо опирается на удовлетворение основных жизненных потребностей и избирает их участников своими первыми объектами». »
«Следует заметить, что Фрейд связывает либидо не просто с удовлетворением основных жизненных «потребностей, но с совместными усилиями людей достичь удовлетворения, т. е. с трудовым процессом »«…опыт показал, что в случае сотрудничества между товарищами обычно устанавливаются либидозные связи, которые определяют и продолжают отношения товарищей далеко за пределами выгоды.»
«Предположения Фрейда в «Массовой психологии и анализе человеческого „Я“» более чем «видоизменяют тезис об Эросе как строителе культуры: культура предстает здесь как строитель Эроса — иными словами, как «естественное» осуществление наиболее скрытой тенденции Эроса.»
«Оказывается, борьба за существование не только не перечеркивает непременно возможности свободы инстинктов (как было предложено нами в шестой главе), но даже служит «опорой» для их удовлетворения. Трудовые отношения, формирующие фундамент цивилизации, а значит, и саму цивилизацию, «опираются» на недесексуализированную энергию инстинктов. На кон поставлена концепция сублимации как таковая.»
«Барбарой Лантос в ее статье «Труд и инстинкты» определяет труд и игру в терминах стадий развития инстинктов, вовлеченных в эти виды деятельности. Игра целиком подчинена принципу удовольствия: уже само движение рождает удовольствие, так как оно активизирует эрогенные зоны. «Основополагающей чертой игры является то, что она сама приносит удовлетворение и не служит никакой иной цели». Ее определяют прегенитальные инстинкты: игра выражает беспредметный аутоэротизм и несет удовлетворение тем компонентам инстинкта, которые уже направлены на объективный мир. «С другой стороны, труд служит «внеположенным целям — а именно целям самосохранения. «В труде выражается активное усилие Я… получить от внешнего мира все необходимое для самосохранения».»
«Таким образом, не содержание, а цель превращает деятельность в игру или труд .»
«В изменившихся общественных условиях стало бы возможным формирование инстинктивной основы для преобразования труда в игру. »
«Разительный пример находим в статье Айвза Хендрика «Труд и принцип удовольствия»: «Поскольку труд рассматривается скорее как удовлетворение инстинкта, чем его «временное отрицание», сама работа «доставляет удовольствие» в процессе результативной деятельности. Удовлетворение инстинкта мастерства рождает «удовольствие от труда», которое обычно совпадает с либидозным удовольствием , так как формообразования Я, участвующие в труде, «как правило, а возможно и всегда, совместно используются для разрядки избыточного либидозного напряжения».»
«Труд в чистом виде является главным социальным проявлением принципа реальности. Поскольку труд (согласно Фрейду) обусловлен задержкой и отклонением удовлетворения инстинктов, он находится в противоречии с принципом удовольствия. Если удовольствие от труда «обычно совпадает» с либидозным удовольствием, сама концепция принципа реальности становится бессмысленной и ненужной, а формообразования влечений, описанные Фрейдом, предстают как анормальное развитие. Не спасает принцип реальности и постулирование (как это делает Хендрик) самостоятельного принципа труда, ибо если принцип реальности не управляет трудом, ему практически нечего делать в этом мире.»
«Если удовольствие действительно возникает в акте работы, а не приходит извне, оно должно быть следствием деятельности органов тела и тела как целого, активизирующей эрогенные зоны или эротизирующей тело в целом — иными словами, удовольствие должно быть либидозным. В условиях действительности, управляемой принципом производительности, такой либидозный труд — редкое исключение и возможен либо за пределами, либо на периферии мира труда — как «хобби», игра или в непосредственно эротической ситуации. Нормальный труд (социально полезная профессиональная «деятельность) при преобладающей форме разделения труда обустроен таким образом, что индивид не удовлетворяет в трудовом процессе своих собственных побуждений, потребностей и способностей, а выполняет предуказанную функцию. «Однако Хендрик игнорирует факт отчужденного труда, преобладающего в условиях данного принципа реальности. Безусловно, и отчужденный труд не исключает напрочь «удовольствия». Машинистка, вручающая безукоризненно отпечатанный материал, портной, демонстрирующий превосходно сидящий костюм, парикмахер, создающий великолепную прическу, разнорабочий, выполнивший свою норму, — всем им доступно «удовольствие «хорошо сделанной работы». Однако это удовольствие либо приходит извне (предвосхищение вознаграждения), либо (что само уже свидетельствует о репрессии) рождается осознанием удачности профессионального выбора и доставшегося места, а также своего вклада в функционирование аппарата. В любом случае такое удовольствие не имеет никакого отношения к удовлетворению первичных влечений. Связывать работу на сборочном конвейере, в офисах и магазинах с инстинктивными потребностями означает возносить хвалу дегуманизации как удовольствию.»
«Провозглашать, что работа должна быть сделана, только потому что это «работа», — это поистине вершина отчуждения, абсолютная потеря свободы влечений и интеллектуальной свободы, репрессия, ставшая уже не второй, а первой природой человека. »
«Из проклятия, которым он всегда был для наших отдаленных предков, тяжелый труд превратился в добродетель… Наших детей следует воспитывать так, чтобы работа для них не была невротической необходимостью. Необходимость работы — невротический симптом, костыль, попытка придать себе ценность даже в случае отсутствия особой потребности в работе . [Chisholm С. В. The Psychiatry of Enduring Peace and Social Progress (panel discussion) // Psychiatry, Vol. XI, § 1 (1946), p. 31. — Примеч. авт. ]»
11. Эрос и Танатос
«В условиях отсутствия подавления сексуальность обнаруживает тенденцию к «перерастанию» в Эрос, т. е. к самосублимации в долговременные и расширяющиеся отношения (включая трудовые), которые способствуют усилению удовлетворения. Но когда Эрос стремится «увековечить» себя в нерушимом порядке, он наталкивается на сопротивление — и прежде всего царства необходимости.»
«Ни технологический прогресс, ни завоевание природы, ни рационализация человека и природы не смогли и не смогут устранить необходимость отчужденного труда, необходимость механической, лишенной удовольствия работы, не обещающей индивиду никакой самореализации.»
«В мире принципа производительности удовлетворение сексуального инстинкта в значительной степени зависит от «отключения» разума и даже «сознания ненадолго (законным способом или тайком) забыть о частных или общих невзгодах, прервать благоразумную рутину жизни, долга, офиса, почетного положения. Счастье неразумно по определению — как сопротивляющееся подавлению и контролю. »
«как возможно свободное порождение свободы в цивилизации, если несвобода стала неотъемлемой частью психического аппарата? »
«Человек приходит к тому, что это все равно не может продлиться вечно», что всякое удовольствие кратко, что для всех конечных существ час их рождения есть час их смерти — и что иначе быть не может. Он смирился еще до того, как общество принудит его методически упражняться в смирении. Поток времени — природный союзник общества в сохранении правопорядка, покорности и институтов, которые бесповоротно оттесняют свободу в сферу утопии ; поток времени помогает людям забыть о том, что было, и о том, что может быть: он предает забвению лучшее прошлое и лучшее будущее.
Это умение забывать — само результат длительного и безжалостного воспитания опытом — необходимое требование психической и физической гигиены, без которой цивилизованная жизнь была бы непереносимой; но это также и умственная способность, поддерживающая покорность и отказ. Забыть — значит простить то, что не подлежит прощению с позиции справедливости и свободы. Такое прощение воспроизводит условия, которые воспроизводят несправедливость и рабство: забыть прошлую боль — значит простить тех, кто причинил ее, оставив их торжествующими. Раны, залечиваемые временем, содержат яд. Одна из благороднейших задач мысли, направленных против этой капитуляции перед временем, — восстановить в своих правах память как движущую силу освобождения. Завершая «Феноменологию духа», Гегель говорит об этой функции памяти (Errinerung); в этой функции же она входит и в теорию Фрейда. Как и умение забывать, умение вспоминать — продукт цивилизации и, может быть, ее самое древнее и наиболее фундаментальное психологическое достижение. Ницше увидел в тренировке памяти начало цивилизованной морали — в особенности памяти об обязательствах, соглашениях, взносах. Этот контекст указывает на односторонность тренировки памяти в цивилизации, помнить полагалось, главным образом, об обязанностях, а не об удовольствиях, память была привязана к несчастному сознанию, вине и греху. В ней сохранялись невзгоды, угроза наказания, но не счастье и не обещание свободы.»
«Без разрешения вытесненного содержания памяти, без раскрепощения ее освобождающей силы нерепрессивная сублимация немыслима. От мифа об Орфее до романа Пруста счастье и свобода связывались с обретением времени : temps retrouvi. Воспоминание возвращает temps perdu, которое было временем удовлетворения и осуществления. Воспоминание движет Эросом, который проникает в сознание и поднимает бунт против порядка отказа. Память помогает Эросу в его усилии победить время в мире, в котором оно господствует. Но до тех пор пока время удерживает свою власть над Эросом, счастье по самой своей сущности остается связанным с прошлым. Жестокий афоризм, гласящий, что истинный рай — это потерянный рай, — приговор и в то же время спасение temps perdu. Потерянный рай истинен не только потому, что в ретроспективе ушедшая радость кажется более прекрасной, чем она была на самом деле, но потому, что только воспоминание освобождает радость от тревоги, вызванной ее преходящестью, и, таким образом, придает ей иначе немыслимую длительность. Время лишается своей власти, когда память спасает прошлое.
Но эта победа над временем эфемерна, так как ограничена искусством и условностью; память становится реальным оружием, только воплощаясь в историческом деянии. Тогда борьба против времени становится решающим моментом в борьбе против господства»
«Действие инстинкта смерти подчинено принципу нирваны: оно тяготеет к тому состоянию «устойчивой удовлетворенности», когда отсутствует ощущение какого-либо напряжения, — состоянию без желаний. »
«Если бы инстинкты стремились к удовлетворению (и получали бы его) при нерепрессивном порядке, навязчивая регрессия в значительной степени утратила бы свое биологическое рациональное основание.»
«Молчаливое «профессиональное соглашение» с фактом смерти и болезней — вероятно, одно из наиболее широко распространенных выражений инстинкта смерти — или, точнее, его социального употребления, ибо в репрессивной цивилизации сама смерть становится инструментом подавления. «Нависает ли она как постоянная угроза, прославляется ли как возвышенная жертва или принимается как судьба, воспитание согласия на смерть с самого начала вносит в жизнь элемент капитуляции — капитуляции и покорности, удушающих «утопические» усилия.»
«смерть — символ несвободы и поражения. »
📖 Опираясь на концепцию Фрейда, Маркузе анализирует стратегию развития западной цивилизации и выявляет ее репрессивный характер. Репрессия усилена многократно господствующей властью и становится тотальной. Единственный путь спасения - переход к альтернативному типу культуры - нерепрессивной цивилизации. Г. Маркузе (1898-1979) - немецкий и американский философ и социолог, представитель Франкфуртской школы. Так сколько же истины в теории о "репрессивной" цивилизации, подавляющей человеческую личность при помощи подавления человеческой сексуальности?..
Танатос - это бог, олицетворяющий смерть в мифологии древней Греции. Чаще всего изображался в образе юноши в черном плаще с крыльями за спиной, держащего погашенный факел в руке, как символ угасшей жизни.
Танатос в искусстве
Огромная часть произведений мастеров древней Греции была посвящена мифам - это и скульптуры, и картины, и фрески, и сосуды. В современной культуре мы также можем встретить произведения на тему мифов. К тому же образ смерти для многих деятелей искусства является очень притягательным.
На изображении слева - Эрос и Танатос, Инстинкт Жизни и Инстинкт Смерти, современная скульптура. Справа - Танатос, барельеф на мраморной колонне в храме Артемиды.
Каждый богатый, уважающий себя человек обязан был иметь в своем доме расписные сосуды и вазы, на которых мастерами были увековечены различные сцены из мифологии и жизни древних греков.
На сосуде, представленном ниже, изображены братья-близнецы Гипнос (слева) и Танатос (справа), уносящие воина Сарпедона с поля боя. Именно так греки себе представляли Танатоса.
Танатос в мифологии
Танатос - это сын Никты (Нюкты, Никс) и бога мрака Эреба. Никта - богиня ночи, мать Танатоса и Эфира (вечный свет), Гемера (светлый день) и Кера (уничтожение), а также Гипноса (сон), Эриды (раздор), Апты (обман) и многих других.
Когда срок жизни, отведенный человеку мойрами, заканчивался, человеку являлся Танатос. Это означало неизбежную смерть. Правда, в каждом правиле найдутся исключения, но о них позже. По преданию бог смерти срезал своим мечом у умирающих прядь волос для посвящения ее Аиду, а затем уносил души в царство мертвых.
Как Геракл победил Смерть
У древних греков существовало мнение, что лишь от Танатоса зависит смерть человека, что только он волен решать, убивать или оставлять в живых. То есть, он вполне мог дать кому-либо второй шанс на жизнь, либо его можно было убедить это сделать.
Царь Адмет и его жена Алкеста (Алкестида) были счастливейшими, любящими и богатейшими людьми в Фессалии. Но затем Адмет резко и очень тяжело заболевает, не может пошевелить ни руками, ни ногами, впадает в беспамятство. Алкесте остается лишь молить богов о том, чтобы ее любимый муж выздоровел. Она молилась, чтобы отвел свою тяжелую руку от ее мужа бог смерти Танатос. Это сработало.
Однако вместо Адмета должен уйти в царство мертвых кто-либо другой. И ни родители, ни друзья не отважились принять смерть за прекрасного Адмета. Алкесте пришлось принять удар на себя, и она умерла.
Адмет выздоровел, однако не находил себе места, вечно грустил и скорбил по своей жене. В это время к нему в гости приезжает Геракл. Сначала Адмет делает вид, будто ничего не произошло, а затем в слезах выбегает из зала. Тогда Геракл и узнает печальную историю царя от его старого слуги и решает спасти Алкесту, вызывая на поединок Танатоса. Он победил его, ни разу не прикоснувшись к телу бога смерти, ведь существовало мнение, что одно прикосновение к Танатосу лишает жизни. А затем потребовал возвращения Алкестиды. Богу смерти ничего не оставалось, кроме согласия, иначе Геракл пронзил бы его шею своим мечом. Алкестида вернулась к своему мужу из царства мертвых. Геракл победил Смерть.
Ниже представлена картина Фредерика Лейтона на тему этого мифа, однако на ней Геракл все же прикасается к Танатосу.
Как Сизиф обманул Смерть
Сизиф - коринфский царь, который дважды обманул смерть. Как-то раз к Сизифу Зевс прислал Танатоса, который должен был, как и полагается богу смерти, забрать жизнь и душу Сизифа. Но хитрый правитель Коринфа не растерялся и обманом заковал самого бога смерти цепями, - он лишь попросил объяснить, как ими пользоваться.
И остался в заточении у Сизифа на несколько лет рассерженный Танатос. Это поспособствовало тому, что бог не смог выполнять свои функции, и люди попросту стали бессмертными. Даже если человека обезглавливали, он оставался живым. Раненые смертельно не могли умереть. Интересно, как за пару лет боги Олимпа могли этого не заметить? Первым в ярость пришел Аид, когда наконец-то осознал, что души к нему в царство не поступают. И тогда боги послали Ареса, чтобы тот освободил бедного Танатоса.
Сизифа за такой поступок сразу же забрали в царство мертвых, однако он и тут смог блеснуть хитростью. Перед смертью царь попросил жену не совершать погребальные обряды и не приносить жертвы. Сизиф попросил у бога смерти отсрочку на три дня, чтобы наказать жену за такой проступок, но обратно, как уже догадались, не вернулся, и Гермесу пришлось его отлавливать.
И Сизиф был жестоко наказан Аидом за свои поступки. Именно о нем фразеологизм Его задача - докатить огромный валун до вершины горы, однако каждый раз почти у самой вершины камень срывается, и Сизифу нужно начинать все заново. Не стоит шутить со смертью, не так ли?
Танатос в психологии
Множество философов разных времен ломали голову над тем, что же движет жизнедеятельностью человека. Известнейший психолог и психиатр Зигмунд Фрейд также задумался над этим вопросом и решил изучить его подробнее.
Фрейд начал рассматривать первичные влечения, движущие жизнедеятельностью, такие понятия, как "инстинкт жизни" и "инстинкт смерти" - Эрос и Танатос. Фрейд пишет, что на основе двух этих инстинктов строится вся жизнедеятельность человека.
Они постоянно взаимодействуют между собой. Благодаря Эросу развивается культура, ведь инстинкт жизни и любви помогает людям взаимодействовать между собой и объединяться в семью, народ, государство. Беды, разруха и ужас, которые принесла Первая мировая, свидетельствуют о склонностях человека к жестокости, агрессии и саморазрушению, это и натолкнуло Фрейда на мысли об "инстинкте смерти".
"Целью всякой жизни является смерть" - говорил Фрейд, Эрос и Танатос постоянно борются друг с другом. Согласиться с этим или нет - решать вам.
Пару слов о мифологии
Греческая мифология, как и любая другая, несет в себе множество информации о народе, среди красивых сказок скрыты какие-либо уроки (помните историю с Сизифом, который играл со смертью?). Мифы легко запоминать, ведь в них огромное множество простых и понятных образов.
Мифология послужила толчком для развития искусства, эта тематика была очень популярна среди творцов разных времен и народов. Так что читайте, изучайте, смотрите и думайте.
(Фанатос, Танат, Фанат; от греч. thanatos - смерть) - 1) бог смерти; 2) олицетворение смерти; 3) персонифицированное обозначение инстинкта смерти, влечения к смерти, инстинкта и влечения к агрессии и деструкции. Как общее символическое обозначение смерти Танатос получил разнообразные отражения в мифологии, искусстве и психологии (главным образом в психоанализе).
Влечение к смерти (инстинкт смерти) - понятие психоанализа, предложенное З.Фрейдом для обозначения наличия в живом организме стремления к восстановлению первичного (неживого, неорганического) состояния. Противопоставляется влечению к жизни. В некоторых случаях отождествляется с агрессивным влечением, или же энергией мортидо.
Мортидо - термин, используемый в психоанализе. Введён в 1936 году Паулем Федерном, одним из учеников Зигмунда Фрейда. Термин относится к энергии изъятия, дезинтеграции (распада) и противостояния жизни и развития. В дальнейшем исследованием данной темы занимался другой ученик Фрейда - Эрик Берн. Определенной деталировкой идеи мортидо выступает разграничение влечения к смерти как желания, ориентированного на самоуничтожение (мортидо), и гипотетического деструктивного инстинкта агрессии, ориентированного на убийство других (деструдо). В этом контексте многие люди смешивают понятие мортидо с деструдо или с танатосом, являющимся более широким понятием, включающим в себя и мортидо, и деструдо.
Активизация мортидо - это угнетение метаболизма, гормональной эмиссии и иммунной активности, приводящее к постоянному депрессивному психическому статусу вследствие эндорфин - энкефалинового дисбаланса нейрохимии мозга. Предполагается, что активизация мортидо происходит вследствие неудовлетворения базовых биологических потребностей (репродукции, программах социального, имущественного самоутверждения, повышение иерархического статуса), первоначально эта программа подает сигнал - вместо эмиссии эндорфинов - внутренних наркотиков, (морфиномиметическими пептидами, которые дают ощущение счастья, жизнерадостности, эйфории, уверенности в своих силах) происходит выброска энкефалинов, которые действуют на психический континуум прямо противоположным образом - приводят к депрессивному состоянию, ощущению тоски, страха и нежелания жить.
Олицетворение смерти, персонифицированное обозначение инстинкта смерти, влечения к смерти, инстинкта и влечения агрессии и деструкции. Как общее эмблематическое обозначение смерти Танатос получил разнообразные отражения в мифологии, искусстве и психологии (главным образом в психоанализе). В психологии 20 века формирование представлений о существовании сил смерти осуществлялось под влиянием соответствующих философских (Шопенгауэр и др.) и биологических (А. Вейсман и др.) идей. Наиболее систематически идеи о существовании инстинкта смерти и влечения к смерти, инстинкта и влечения деструкции и агрессии развивались группой видных психоаналитиков (Э. Вейсс, М. Клейн, П. Федерн, Фрейд, Шпильрейн, В. Штекель, А. Штерке и мн. др.). В психоанализ представление о Танатосе и само понятие ввел австрийский психоаналитик В. Штекель. Закрепление и распространение понятия Танатос и придание ему категориального статуса в значительной мере было связано с работами австрийского психоаналитика II. Фе-дерна. В трудах Фрейда понятие Танатос не употреблялось, хотя, по свидетельству Э. Джонса, Фрейд неоднократно употреблял его устно для обозначения постулированного им инстинкта смерти (влечения к смерти, деструкции и агрессии), которому противостоит Эрос (инстинкт сексуальности, жизни и самосохранения). В психоанализе борьба Эроса и Танатоса трактуется как активное, фундаментальное и определяющее основание жизни и психической деятельности человека. По Фрейду, инстинкт смерти функционирует на основе энергии либидо. Его направленность вовне (на людей и различные предметы) выступает в форме агрессии или деструктивных действий (например, садизм, вандализм и т.д.), а направленность внутрь (на индивида, являющегося его носителем) выступает в формах мазохизма и др. перверсий, саморазрушения и самоубийства. Понятие Танатос ныне активно и весьма часто употребляется не только в психоанализе и психологии, но и за их пределами. Хотя проблема существования инстинкта (влечения) смерти (к смерти) и комплекса сопряженных с ней вопросов является предметом научных дискуссий.
Та́натос, Та́нат, Фа́нат
(др.-греч. Θάνᾰτος, «смерть») - в греческой мифологии олицетворение смерти, сын Никты-ночи, брат-близнец бога сна Гипноса, который всегда сопутствует Танатосу. Живет на краю света. Упоминается в «Илиаде» (XVI 454). Танатос обладает железным сердцем и ненавистен богам. Культ Танатоса существовал в Спарте. Танатос считается единственным из древнегреческих богов, не любящим даров.
Танатоса обычно представляли крылатым юношей с погашенным факелом в руке.
Использованы материалы из:
Задолго до Фрейда многие философы задумывались над тем, что именно определяет жизнедеятельность человека и какую роль в ней играют влечения. Фрейд также поставил задачей определиться в отношении того, что он назвал "первичными влечениями". В первых публикациях в качестве "первичных" он рассматривал лишь сексуальные влечения. Далее он приходит к выводу, что "первичные влечения" составляют полярную пару созидательной любви и влечения к деструкции. Эти размышления приводят к созданию концепции о том, что деятельность человека обусловлена переплетением сил "инстинкта жизни" (Эрос) и "инстинкта смерти" (Танатос). Эти полярные силы являются основными бессознательными влечениями, предопределяющими всю жизнедеятельность человека. И, если "инстинкт жизни" (Эрос) более ясен читателю в качестве животворящей силы, то в отношении "инстинкта смерти" (Танатос) требуются дополнительные разъяснения.
Предположение о существовании в человеке этого инстинкта Фрейд выводит из эволюции всего живого, которое, достигнув максимума органического бытия, со временем начинает обратный путь и в результате смерти возвращается к неорганическому состоянию. В рамках этой гипотезы влечение к сохранению жизни лишь обеспечивает живому организму собственный путь к смерти, что было сформулировано Фрейдом в виде положения "целью всякой жизни является смерть", причем жизненный путь является ареной борьбы между Эросом и Танатосом. Понимая относительность аргументации в пользу этого положения, сам Фрейд подчеркивал, что эти мысли являются только лишь гипотезой. Бедствия, принесенные человечеству первой мировой войной, натолкнули Фрейда на размышления о склонности индивида к агрессии и деструктивности. Социальные институты, пытаясь регулировать отношения в обществе в целях самого общества, противостоят индивиду как чуждая и сдерживающая сила. Развитие культуры рассматривается с этого периода Фрейдом как борьба общества с разрушительными тенденциями индивида и непрерывно протекающее противоборство "инстинкта жизни" (Эрос) и "инстинкта смерти" (Танатос).
